Размер Цвет Изображения Выйти

Юрий Муравицкий: «Делать больше, чем прописано»

Юрий Муравицкий: «Делать больше, чем прописано» // Театр на Таганке

 
Актер, режиссер, драматург, автор театра, которому невозможно дать какие-то четкие определения, ибо каждый раз изобретается новый способ создания спектакля, Юрий Муравицкий начал работать в Театре на Таганке в качестве главного режиссера. Представляем вашему вниманию его непрограммные и программные мысли в начале этого пути. 

- Юрий Витальевич, как много спектаклей Театра на Таганке вы уже успели посмотреть?
- На основной сцене уже успел многое, на новой сцене видел только «Онегина», но с радостью обнаружил в афише «Карьеру Артуро Уи». Очень люблю Брехта, да к тому же мне сейчас в Польше предлагают поставить «Карьеру Артуро Уи». Я видел пока только фотографии этого спектакля, но мне очень понравился грим и вообще, как говорят в Польше - характеризация. 
- А с чего началась ваша любовь к Брехту?
- Еще в Театральном училище им. Щукина, когда мы изучали законы его «эпического театра», я понял, что у меня с ним абсолютное совпадение. Дело в том, что я не могу воспринимать безусловный театр. Когда актер играет от первого лица - на полном серьезе существует на сцене, как будто он в реальной жизни, декларирует это своим поведением, у меня это вызывает органическое отторжение. Я воспринимаю театр только через условность. А это не только Брехт. Вспомним Вахтангова, с его тройной дистанции: актер играет актера, который играет персонажа. По этой системе я и работаю в театре. Об этой системе много говорит Юрий Николаевич Погребничко, но кроме него, к сожалению, мало, кто вспоминает об этой вахтанговской формуле. Многие любят говорить вообще про «вахтанговские традиции», его наследие, но про эту тройную дистанцию, манифестом которой стала «Принцесса Турандот», практически никто и не вспоминает. Я сейчас преподаю на курсе Юрия Николаевича – это было мое условие возвращения в Театральный институт имени Щукина (мой мастер Михаил Борисов успел зазвать меня незадолго до своей смерти). Пришел к нему преподавать, а на самом деле учусь у него. Юрий Николаевич – уникальный человек, и про Вахтангова он знает и понимает больше, чем многие.  
- В чем вы видите главные трудности в объединении двух театров, которые все-таки долгое время существовали по отдельности?
- Проблема одна. Все хотят, чтобы было хорошо, но это «хорошо» у каждого свое. Каждый театр – это герметичная среда. Одни театры больше коммуницируют с реальностью, другие меньше, но так или иначе любой театральный организм герметичен. Трудности в объединении могут быть основаны на незнании, что может быть как-то по-другому. Я не могу хотеть того, чего я не знаю. И это ограниченное представление о прекрасном, стремление именно к «своему» прекрасному и приводит к конфликтам. Если нам удастся преодолеть герметичность двух коллективов, создать общую среду, общее смысловое поле, мы сможем избежать таких трудностей. Поэтому возникла идея сделать теоретическо-практическую программу - цикл с рабочим названием «портреты» для подробного изучения творческого наследия режиссеров, чьи портреты висят в фойе театра. Очень надеюсь, что актерам это будет интересно, если они активно в это включатся – нам проще будет найти общий язык, и делать вместе что-то новое. 
Еще один постулат Вахтангова – каждое произведение в каждом новом коллективе и в каждое новое время нужно ставить по-новому. Иными словами – для каждой постановки надо изобретать новый театральный язык. Я, наверное, идеалист, но именно такую задачу ставлю перед собой, берясь за следующую постановку. Это тяжело, неудобно, рискованно, но интересно.
- Помимо Театрального института им. Щукина вы преподаете еще и в Школе нового кино. В чем разница между этими вузами?
- В МШНК у меня полный карт-бланш. Мне не нужно было заслуживать там чье-то доверие. Несмотря на то, что это коммерческая школа, я имею право отчислять неспособных и выпускать столько актеров, сколько действительно достойны дойти до выпуска. Вот, например, Надя Флёрова, - выпускница нашего курса - принята в труппу Театра на Таганке, репетирует сейчас главную роль в «Женитьбе». 
- Вы – первый, кто занимает место главного режиссера после Юрия Петровича Любимова. Расскажите, пожалуйста, что для вас значит это имя?
- Мой Любимов – это человек, который в ситуации, когда реализм был догмой, делал другой театр - гнул свою линию. Я вживую мог посмотреть только «Тартюф», «Добрый человек…» и «Мастер и Маргарита» - спектакли идут много лет, но и сейчас очевидно, что это совершенно особая эстетика. Хотя товарищи из парткома все-таки заставили добавить в таганский «иконостас» потрет Станиславского, из которого тогда сделали икону соцреализма. Не знаю, байка это или правда – читал уже в двух источниках. Юрий Петрович для меня –  прежде всего, сильный человек, который сумел выстраивать отношения с советской властью таким образом, что бы иметь возможность говорить о том, о чем считал нужным и так, как считал нужным. И, конечно, эстетически мне очень близок театр Любимова.
- Вы поставили «Тартюф» и «Вишневый сад», анонсировали постановку «Гамлета». Это сознательная ставка на художественный диалог с легендарными спектаклями Театра на Таганке?
- «Тартюф» предложила мне поставить Ирина Викторовна. Я, конечно, не ожидал такого поворота – ведь любимовский «Тартюф» еще идет в репертуаре. Но, мне стало интересно, и я почти сразу согласился. Единственное, о чем думал, – вступать в какой-то художественный диалог с любимовским спектаклем? И решил, что не буду. В итоге оба «Тартюфа» идут в репертуаре, что мне кажется, вполне нормально – спектакли-то разные. Оба хорошо продаются. Люди, посмотрев одного «Тартюфа», хотят посмотреть и другой. Бывает, что путают – и приходят потом второй раз. Для театра это тоже удобно – уже бывали случаи срочного ввода из одного «Тартюфа» в другой, если кто-то заболевал. Конечно, это не так просто, как сейчас звучит – надо все-таки приводить актера в соответствие с конвенциями другого спектакля. 
А «Вишневый сад» предложил я, и уже сознательно. Но, он получился диаметрально противоположным эфросовскому – тот спектакль был на совсем других энергиях. То же и с «Гамлетом» - я подумал – раз уж мы начали заходить на территорию священных названий Таганки – зачем останавливаться? Но, это, конечно, не единственный повод. Мне кажется, сейчас снова наступило время Гамлета.
- Вы дважды руководили театрами. Что вам дал этот опыт?
- В Лысьве я проработал совсем немного – у нас с городской администрацией были разные представления о развитии театра. Но, опыт был интересный. А в Ростове-на-Дону я проработал семь лет – мы создали театр «с нуля» и вывели его «на орбиту» – два спектакля театра попали в конкурс «Золотой маски» в 2019 году - неплохой результат для независимого театра из Ростова… Но, главное опять же колоссальный опыт. Например, благодаря этому опыту, я сформулировал для себя два железных правила: первое - спектакль должен состояться, второе - он должен пройти настолько хорошо, насколько возможно. Это же касается и премьер, и репетиций. Эти два пункта – абсолютный приоритет. Все, что мешает их выполнению, должно преодолеваться, устраняться или просто не должно приниматься во внимание. Звучит жестоко, но по-другому театр не работает. Если бесконечно «входить в положение» того или иного участника процесса или «принимать во внимание» бесконечные обстоятельства, не придешь ни к какому результату. Конечно, если ты требователен к другим, приходится быть настолько же требовательным к себе самому. Иначе никак.
- В истории нашего театра встреча лидера и труппы происходила по-разному. Георгий Товстоногов или Юрий Любимов предпочли уволить не нужных им актеров. А, например, Борис Юхананов или Кирилл Серебренников не уволили никого, начали с работы. К какому варианту склоняетесь вы?
- Как человек, увлекающийся философией буддизма, я не люблю крайностей. Всё всегда очень индивидуально. Ситуации могут быть похожими, но они всегда разные. Если человек хочет работать, готов к диалогу, готов пойти навстречу, я абсолютно открыт и всегда пойду навстречу. Но если актер, даже очень талантливый, занимает конфликтную позицию, разрушительную для процесса, для театра – ничего хорошего из этого не получится. Театр – тонкий баланс между дисциплиной и свободой, и этот баланс каждый раз надо искать заново. Расставаться с кем-то - это крайняя мера, но иногда лучше расстаться. Обычно, когда начинаю работать над спектаклем – приглашаю больше людей, чем нужно для распределения. Те, кому не интересно или что-то не нравится, обычно уходят сами. Заставлять кого-то, держать против его желания - бессмысленно. Если человек хочет, но не справляется, я всё сделаю, что бы помочь, дотянуть, но, конечная цель – всё-таки спектакль. В крайнем случае придется объяснить, что всё будет, но не в этот раз. Словом, каждый случай – отдельный, а цель одна: чтобы театр состоялся. И жалость в таких ситуациях – очень опасное чувство. Каждый раз когда решение принимается из жалости, об этом приходится жалеть. К тому же, она как правило, еще и унизительна по отношению к тому, кого жалеют. Я помню, как однажды Юрий Николаевич Погребничко, человек очень добрый и светлый, сказал в определенной ситуации «не надо жалеть..» - я даже интонацию его сейчас помню. Когда, ты относишься к человеку более требовательно, это стимулирует его на преодоление себя. А театр и есть бесконечное преодоление себя – такой экстремальный спорт. И если человек не готов постоянно преодолевать себя – может лучше чем-то другим заняться в жизни. 
- Кто из сегодняшних режиссеров близок вам настолько, что вы готовы пригласить его сюда на постановку? Или, напротив, совсем не близок вам, но вы понимаете, что театру полезно было бы поработать с таким режиссером?
- Сложно ответить про всех. Но, например, есть Андрей Гончаров, который поставил здесь «Отелло», а теперь работает над «Женитьбой». Мне очень понравился «Отелло». На мой взгляд, спектакль еще недооцененный, недопонятый. Когда, я смотрел его, то понимал, что я так не умею – не моя энергия, не мой ритм. Но, если бы нужно было голосовать - позвать Гончарова еще раз или нет, я был бы двумя руками «за». Я понимаю, для чего и почему именно такой «Отелло» на Таганке. Это ярко, театрально, не бытово. И вместе с тем, это такие тонкие энергии, замешанные на сочетании тонкой иронии и невероятной искренности – чистый метамодерн – за этим будущее.
- Вам поставили какие-то условия, которым надо следовать, будучи главрежем Таганки?
- Абсолютно никаких условий мне не было поставлено. И я, в свою очередь, никаких условий не ставил. Видимо поэтому мы и работаем вместе с Ириной Викторовной. Потому что доверяем друг другу. И без этого доверия ничего не будет. В каком-то смысле то, что прописано в контракте не так важно. Договор, как правило, необходим в случае конфликта, но если конфликт возник – то лучше сразу мирно разойтись. Театр строится на других энергиях. На любви - как бы пафосно это не звучало. Не в смысле «тебя люблю, а тебя – нет». А на любви в христианском смысле, или в буддистском – кому что ближе. А выставлять условия – это как подписывать брачный договор – если с этого начинается – вряд ли хорошо закончится. Возможно, я не буду исполнять в точности всё то, что прописано в моем договоре, но точно постараюсь делать больше. Я так говорю своим студентам: возможно, мы не будем точно следовать установленной программе, но, не волнуйтесь – вы точно получите больше чем в ней прописано. Делать больше, чем прописано - это и есть честность в искусстве. 
 
 Фото - Герман Греков
 
 

Во время посещения данного сайта ГБУК "Театр на Таганке" может использовать общеотраслевую технологию, называемую cookie. Файлы cookie представляют собой небольшие фрагменты данных, которые временно сохраняются на вашем компьютере или мобильном устройстве, и обеспечивают более эффективную работу сайта. Продолжая просматривать данный сайт, Вы соглашаетесь с использованием файлов cookie и принимаете условия.