Размер Цвет Изображения Выйти

Театр свободы Юрия Любимова

Юрий Петрович Любимов — народный артист России и основоположник легендарного «Театра драмы и комедии на Таганке», названного западной прессой «островом свободы в несвободной стране»30 сентября исполняется 100 лет со дня рождения великого режиссера и театрального реформатора Юрия Любимова. Созданный им Театр на Таганке стал ярким явлением общественной жизни. В 1960–1970 годы попасть на спектакли было невероятно трудно. Как всякий гений, Любимов был человеком сложным и неоднозначным. Сегодня о нем с благодарностью вспоминают артисты, которым жизнь подарила счастье с ним работать.

ОН ШВЕЙКОВАЛ С ПОМОЩЬЮ ЦИТАТ

Вениамин Смехов, артист и режиссер:

Наше знакомство состоялось в Щукинском училище. Юрий Петрович был очень обаятельным. В коридорах его часто останавливали студенты, любимцами которых были Ульянов, Катин-Ярцев, Любимов и Анатолий Борисов. В те годы ничто не выдавало в нем революционера.

Он в высшей степени обладал пытливостью ума. Побывал не только в Вахтанговской школе, но и втором МХАТе, на Кедровских курсах по физическому действию. Его пытливость сказывалась в разговорах со студентами, причем не только с теми, с кем ставил спектакли. Андрей Миронов, например, всегда с благодарностью вспоминал «Швейка».

Швейка играл Сальников, а Миронов — смешного лейтенанта. У нас на курсе Любимов ставил отрывок из пьесы «Без вины виноватые» с Ваней Бортником в роли Незнамова.

Нас, студентов, очень грела дружба среди наших педагогов, тем более что все они играли на сцене любимого Вахтанговского театра.

Ну а дальше память заносит в следующий невероятный период, когда Юрия Петровича уже опасаются официальные власти: никогда не было известно, что он отчебучит.

Со свободой было хорошо только на словах, а на деле люди всегда оглядывались на то, что скажут на пленуме ЦК.

Любимову совершенно не вредило то, что он в конце войны вступил в партию, и когда надо было защищать театр, он оказывался не только художником, но и политиком.

Он замечательно описывал их глаголом «швейковать».

Швейковал с помощью цитат из трудов Ленина, которого можно было «двигать» в ту или другую сторону. Любимов искал цитаты, где вождь призывал к свободе творчества.

«Таганку» часто ошибочно называют политическим театром. Это не так. Политический театр закрыли бы сразу, потому что в привязке к Любимову это означало «антисоветский». На самом деле это был нормальный советский театр, как нормальным был советский писатель Михаил Булгаков или артист театра Володя Высоцкий. Важно было то, что люди в этом театре делали, насколько свободны были в самовыражении.

Любимов создал совершенно революционный прецедент обновленного театра. В котором соединялась и народная стихия, и театр интеллектуальный.

БОРЕЦ С КРЕТИНИЗМОМ

Александр Филиппенко, народный артист России:

Великий Юрий Петрович Любимов… Без него российский театр был бы совершенно другим. Его талантом двигала Борьба! Он боролся с кретинизмом советской эпохи яростно и смело. Он никогда не был для них «своим» (как Ефремов или Ульянов, которые тоже боролись и побеждали). Любимов был ЧУЖИМ.

Он взял меня из Эстрадной студии МГУ «Наш дом», которую разогнали по идеологическим причинам после пражских событий августа 1968-го.

Начальники вспомнили, что в Чехословакии все со студенческих театров и началось.

Любимов не побоялся — взял меня и Фараду в театр. У меня не было еще актерского диплома — только физтеховский: инженер-физик — представляете, взять физика на должность актера! Но это же Любимов! Только он так мог! Юрий Петрович на репетициях был строг. Но тут важно помнить, что он пришел на Таганку с выпускниками своего курса Щукинского театрального училища. Они уже говорили на одном языке, понимали друг друга с полуслова. То, что делал Юрий Любимов, мне тоже оказалось близко.

И близок был этот брехтовский театр, который он для нас открыл и дальше открывал по-своему.

Театр на Таганке — величайшая страница в истории нашей страны. Театр был революционным, как и идеи Любимова. Попасть в него было невозможно — очереди за билетами стояли ночью и днем.

Билеты на Таганку были единственной конвертируемой валютой того времени. За них можно было получить все! Кстати, Любимов еще в 1976 году предлагал всех сотрудников театра перевести на договор, в котором будет четко прописано, что театр будет обязан сделать для актера, но и что актер будет обязан сделать для театра. По тем временам это было радикальное предложение, и ему не дали его воплотить. Но сама идея была правильная, потому что Юрий Петрович, вслед за Немировичем-Данченко, понимал, что активная жизнь театра — это всего 12–15 лет.

И чтобы театр не умер, нужно сделать новый качественный скачок.

А тот неповторимый воздух конца 1960-х — начала 1970-х... Его просто не передать. И когда меня спрашивают о Таганке, в голове сразу всплывают строки Есенина, Пастернака, Пушкина, Маяковского, Вознесенского, Евтушенко. Потому что Любимов свою позицию передавал через авторов. Он был потрясающим переводчиком с авторского на зрительский. Не случайно вокруг Таганки всегда были лучшие умы — физики и лирики, академики и замечательные писатели, с которыми Юрий Петрович всегда мог посоветоваться. Но при этом свою линию гнул.

В любимовском кабинете на стене расписывались на память знаковые люди того времени. Но не нужно забывать, что это был его кабинет! Это все висело за его спиной, а не за чьей-то еще, так как именно он был впереди, он был виден, он был не просто режиссером, он был Автором своих спектаклей.

ЧЕСТНОСТЬ БЫЛА ЕГО ПРИОРИТЕТОМ

Александра Басова, актриса театра на Таганке:

Мы были уже последними учениками Любимова, попали в Таганку, еще учась на первом курсе. Я смотрела на него, как на икону.

Первую роль я получила случайно. На читку пьесы не пришла актриса, назначенная на роль Гретхен. Любимов повел пальчиком, ткнул в меня: «Читай». Я стала читать. А он: «Там в сноске стоит «поет». Нужно петь». Я начала что-то импровизировать, отсюда пошел наш контакт, душевный, теплый...

Я много играла в его спектаклях. И когда 12 лет назад японский режиссер Судзуки захотел ставить у нас «Электру», то Любимов отправил меня к нему на тренинг в Японию.

Юрий Петрович позволил сделать мне первые шаги в профессии, направил, придал ускорение. На репетиции он бывал жесток, иногда мог и со сцены выгнать, если артист не был готов за ним идти.

Таганка — это режиссерский театр. Либо делаешь то, что он хочет, либо уходишь.

Он никогда не зависел от зрителей. Честность в профессии была для него приоритетом.

Но он так и не поменялся.

Планку не снижал. Последние свои поэтические постановки делал, опираясь на очень подготовленного зрителя — либо развивай вкус и читай много стихов, описаний жизни поэтов, либо вообще ничего не поймешь.

Он сам был очень образован и старался нам привить вкус, подтянуть до определенного уровня. У нас каждую неделю был день поэзии. При том что мы были заняты во всем репертуаре и не было времени учить стихи — утром в институте, потом прибегали на репетицию, потом бежали в институт, и снова в театр — на спектакль.

Ребята читали свои стихи, выдавая за раннего Маяковского. Думаю, что он все понимал и посмеивался, конечно.

ВОЗИЛСЯ С АКТЕРАМИ КАК СО СВОИМИ ВНУКАМИ

Анастасия Колпикова, заслуженная артистка России:

Тридцать лет моей жизни связаны с Юрием Петровичем.

Я много лет играю Маргариту в спектакле по роману Булгакова. Играла рядом с великими артистами, и у меня до сих пор в ушах звучат их голоса.

Когда Лев Штейнрайх и Виталий Шаповалов в «Мастере и Маргарите» говорили о своих народах, там с такой энергией сталкивались два мировоззрения, что было ясно — они никогда друг друга не поймут, это настоящая война.

В чем гениальность Любимова? «Мастер и Маргарита» идет много лет, сменилось много актеров. Но спектакль так крепко сбит, это настолько мощная конструкция, что зал всегда встает и аплодирует в финале. Любимов не всегда мог объяснить, почему именно так нужно сделать, а не иначе. Но ему надо было верить, и через какое-то время приходило понимание, почему именно так это было поставлено.

Мы оканчивали Щукинское училище в 1994 году. Любимов нас набирал, чтобы мы потом играли в его театре. Он с каждым из нас много возился, мы были как первые и любимые внуки. Он учил собой.

Выскакивал на сцену, показывал. Жутко смешно, особенно когда представлял дам.

И выйти после него на сцену было страшно. Мне он всегда давал играть очень жестких женщин, приговаривая: «Ты — тефтеля, я тебя воспитываю». В театр мы пришли, когда произошел его разрыв с Николаем Губенко, болезненный, тяжелый. Ушла часть актеров, в репертуаре образовалось много дыр, и мы их заполняли. Даже защищали диплом в училище спектаклями театра, к нам кафедра выезжала прямо на спектакли.

Помню, как репетировали «Живаго». В перерыве мы, молодые, дурачились, Родион Овчинников оседлал какуюто лопату и поскакал верхом.

Любимов наблюдал, стоя в проеме двери: «Это хорошо.

Это будет в сцене «Елка», а вот это ваше безобразие — в другой сцене». Таков был Юрий Петрович.

Увидел — и в дело.

Упала штанга с костюмами с жутким грохотом, а он: «Какой хороший звук! Закрепляем». Он был сиюминутен во всем. Однажды ехал по горной дороге, и вдруг изза горы — слепящий свет.

И этот свет натолкнул на мысль, что занавес в театре больше не нужен. На Таганке появился знаменитый световой занавес, которого ни у кого больше нет.

Или в «Докторе Живаго»… На сцене стояли три персонажа — Живаго, Лара и Комаровский, а отбрасывали тени только двое. На сцене — трое, а на заднике — двое. Все эти метафоры рождали столько мыслей в душе зрителей.

У Любимова было изумительное чутье и чувство формы.

Хотя иногда на репетициях нам казалось — бред полный, это будет позор, а выходит спектакль, и оказывается, что это гениально.

МЫСЛЬ, ДОШЕДШАЯ ДО СЕРДЦА

Мария Полицеймако, заслуженная артистка России:

Любимов и Театр на Таганке — это вся моя жизнь. Самое лучшее, что в ней было с 1964 года, — мое взаимодействие с этим человеком, интересным, близким, родным.

Наше общение началось с «Доброго человека из Сезуана». Необычность Любимова сказывалась уже в том, как он чувствовал публику, как остро ощущал то, что делается на улице. Вспоминаю, как мы, студенты, визжали от радости, когда у нас случился успех. Хотя в пьесе Брехта поначалу ничего не понимали.

А он постепенно все объяснял, длительно, подробно. Работал с каждым очень аккуратно.

Все мы тогда делали сами, красили, мастерили декорации. Он работал не щадя сил, в шутку говоря, что его жизнь «прошла в заднем проходе», потому что всегда смотрел спектакли с последнего ряда.

Любимов был очень честным человеком, внушительным, в нем, несмотря на интеллигентный вид, было много настоящего крестьянского мужицкого смысла — взять и довести все до конца. Он это очень умел делать. Большой Мастер, он работал спектакли, как пахал. Уже и актеры задыхались, а он никогда.

Его гениальность сказывалась в необычайных формах, ни один спектакль не был похож на другой. И всегда — предельная достоверность.

Каждый чувствовал, что мысль Любимова доходит до сердца.

МЫ ВЫБРАЛИ ДОБРОВОЛЬНОЕ ЗАТОЧЕНИЕ

Юрий Смирнов, народный артист России:

 Часть будущего спектакля «Добрый человек из Сезуана» я увидел, учась в Щукинском училище. И был ошеломлен.

В тот период процветал мертвый классический театр, а Любимов произвел революцию на всех фронтах. За идею оставить курс целиком, чтобы сохранить этот брехтовский спектакль, ратовали знаменитые поэты, физики, академики: Капица-старший, Флеров, Понтекорво. В итоге студенты стали костяком будущего Театра на Таганке.

Я тоже играл в «Добром человеке из Сезуана». Мы — артисты первого набора Таганки — приняли безоговорочно любимовское понимание театра, тематику, эстетику.

Юрий Петрович освободил мизансцены от «классических оков», актеры могли идти со сцены в зал. Больше двух-трех раз на общую читку мы не собирались, текст в руки — и пошли ногами. Любимов говорил: «Я не могу прописать вам все на бумаге».

Меня иногда спрашивают, был ли он демократичен? В театре никакой демократии быть не может. Есть первые артисты, вторые, есть те, которые только по справкам артисты. Все, кто работал у Любимова, понимали, что его театр — это добровольное заточение. Он говорил: «Если не нравится, вы должны прийти и сообщить, что уходите, так как вас ждут в другом театре».

Были те, которые уходили.

Александр Калягин, например, не принял стилистики Любимова и честно и красиво ушел. Те, кто принимал, знали, что театр — искусство команды. Любимов считал, что только команда может что-то путное создать. А людей, которым начинало казаться, что они «съели акулу», ставил на место очень жестоко. Помню, как один актер позволил себе спросить: «Скажите, Юрий Петрович, а что тут в это время делает гарнир?», имея в виду свое окружение. Любимов ему такой «гарнир» показал при всех, что звездная болезнь закончилась мигом.

Он казался нам стариком, а мы все были такими молодыми и бесшабашными. У Любимова были сотни причин уволить каждого из нас, но он с каждым возился. Если бы не его энергия, интуиция, терпение, то неизвестно, под каким забором закончили бы многие, и тот же Володя Высоцкий, которого отовсюду выгоняли. И только Любимов мирился с нашими кренделями и терпел их, чуя талант.

НЕРАЗГАДАННАЯ ТАЙНА «ГАМЛЕТА»

Людмила Абрамова, актриса, супруга Владимира Высоцкого:

Любимов сумел сделать очень непростую драму Шекспира понятной каждому. «Гамлет» в его постановке стал доступным, как песни Владимира Семеновича. Мы как-то устраивали выставку в Музее Высоцкого, там были портреты всех исполнителей роли принца датского, и у меня сложилось впечатление, что до любимовского спектакля многие «Гамлета» не понимали.

А Любимов перевел Шекспира на язык, понятный и интеллигенции, и рабочему классу.

Этот спектакль до сих пор преподносит сюрпризы. Ну, например, откуда Любимов взял текст, который произносят могильщики? Это ведь не текст Шекспира. Шекспир разрешал, чтобы могильщики и шуты, персонажи второстепенные, несли отсебятину, лишь бы она была актуальна и остроумна. А недавно я открыла книжку переводов Бродского и… чуть не упала со стула! Знаете, что могильщики читают в спектакле? Переведенный на русский язык Бродским текст американского писателя Хаима Плуцика «Горацио»! Где Петрович мог его достать? Ведь знакомы они с Бродским в период постановки «Гамлета» не были.

Позже Любимов встречался с поэтом, но спектакль к тому моменту уже много лет игрался. Любимов на мои расспросы не ответил, и откуда он взял текст, осталось тайной.

СПРАВКА «ВМ»

Юрий Петрович Любимов (30 сентября 1917, Ярославль, — 5 октября 2014, Москва) — театральный режиссер, актер, педагог, реформатор театра.

Народный артист России (1992).

Основоположник легендарного «Театра драмы и комедии на Таганке», названного западной прессой «островом свободы в несвободной стране».

Среди лучших спектаклей «Жизнь Галилея», «Гамлет», «А зори здесь тихие…», «Павшие и живые», «Послушайте!», «Товарищ, верь…».

В 1984 году был лишен советского гражданства и эмигрировал. 23 мая 1989 года триумфально вернулся на Родину. 6 июля 2011 года ушел с поста директора Театра на Таганке по собственному желанию после конфликта с артистами.

 

Источник - http://vm.ru/news/419913.html  


Подробнее: http://vm.ru/news/419913.html

Во время посещения данного сайта ГБУК "Театр на Таганке" может использовать общеотраслевую технологию, называемую cookie. Файлы cookie представляют собой небольшие фрагменты данных, которые временно сохраняются на вашем компьютере или мобильном устройстве, и обеспечивают более эффективную работу сайта. Продолжая просматривать данный сайт, Вы соглашаетесь с использованием файлов cookie и принимаете условия.